В интервью Русской службе новостей Е. Ю. Протасова рассказала об особенностях детского билингвизма в Финляндии.
– Если ребенок растет в двуязычной среде, когда нужно беспокоиться о том, чтобы он заговорил? И особенно – если не заговорил?
Беспокоиться нужно начинать года в четыре – это такой возраст, к которому происходит формирование языка. Если в четыре у ребенка проявляются какие-то особенности или отставание в развитии – они будут видны и в одиннадцать. Если в три года ребенок не говорит – это далеко не так страшно, как если он не понимает обращенную к нему речь и не справляется с заданиями на понимание, которые дают ему взрослые. Известно, что у двуязычного ребенка в каждом из языков по отдельности словарный запас может быть меньше, чем у ровесников, однако в совокупности два языка дают больший результат.
Известна метафора лингвиста Франсуа Грожана, что двуязычный человек – это не бегун на короткие дистанции и не прыгун в высоту, а скорее спортсмен, который успешен в беге с препятствиями.
Раньше бытовала норма, согласно которой почему-то ребенок к году должен был знать одиннадцать слов. Сейчас же считается важным, чтобы ребенок в два года умел соединить два слова в подобие предложения.
Согласно исследованиям, которые мы проводили в Университете Хельсинки, а также многим другим, билингвальные дети могут отставать от сверстников в речевом развитии на полгода-год. Однако нагнать можно и позже. Человеческий мозг сохраняет свою пластичность гораздо дольше, чем считалось ранее, нам приходится постоянно выполнять все больше новых задач. Структура нашей жизни изменилась: раньше детство заканчивалось в 7 лет, сейчас оно длится до двадцати, а молодость – лет до сорока пяти. Что-то из упущенного в детстве можно наверстать в более старшем возрасте.
Огромное значение теперь придается возрасту до трех лет. Раньше это был просто период ухода за младенцем. Сегодня мы знаем про него гораздо больше и понимаем, что это время необходимо насытить содержанием, чтобы заложить, например, основу для дальнейших успехов ребенка в школьном образовании. Это не прямое обучение, а именно окружение, в котором есть потенциал для развития. Большое внимание начали придавать ритмике и интонации с целью предупредить речевые нарушения у детей. Существует теория, согласно которой речь нарушается, когда человек не улавливает какие-то звуки и части слов. Если тренировать особенности восприятия ребенка с самого рождения, например, выразительно читать вслух, обогащать чтение модуляциями голоса и подчеркивать особенный темп в словах и предложениях, это работает как профилактика той же дислексии, что не избавит ребенка полностью от риска речевых расстройств, но существенно поможет их предотвратить.
– Если говорить о плюсах билингвизма, в чем они заключаются, кроме наиболее очевидных, то есть владения двумя языками?
– Плюсы, например, в том, человек, с детства учивший два языка, умственно более активен, причем сохраняет это свойство до самой старости. Люди-билингвы внимательнее и одновременно толерантнее к различиям, лучше готовы к решению задач, быстрее адаптируются к изменяющимся условиям, переключаются и находят верное решение, успешнее справляются с конфликтами.
Еще 30 лет назад считалось, что повторение или пересказ – это примитивные, глупые, нетворческие методики. Однако большая часть людей, занятых в гуманитарных сферах, занимаются повторением или передачей содержания текстов.
При проверке развития речи у билингвальных детей очень важно, чтобы хотя бы один язык был развит на хорошем уровне. Язык имеет два уровня: формальный, то есть как мы оформляем нашу речь, и содержательный – это как раз тот язык, через который мы познаем окружающий мир. Разные языки членят мир по-разному, и у двуязычных людей сетка из понятий, которая накладывается на представления об окружающем, более густая, чем у одноязычных, а понятийная система более дробная.
Важная вещь с точки зрения речевого развития – это повторение. Повторить ребенок всегда может объемнее и сложнее, чем сам в состоянии сказать, это зона ближайшего развития, по Л. Выготскому. Еще 30 лет назад считалось, что повторение или пересказ – это примитивные, глупые, нетворческие методики. Однако большая часть людей, занятых в гуманитарных сферах, занимаются повторением или передачей содержания текстов. Лектор пересказывает материал, который студенты в свою очередь повторяют на экзамене. Интервью в журнале или газете – это письменное повторение устных вопросов и ответов. Перевод книги – это повторение текста на другом языке. Мы, гуманитарии, все время порождаем новые тексты, новое содержание на основе уже существующего. В частности, поэтому так приходится уметь понимать содержание и форму чужой речи и воспроизводить их полностью или частично.
Вторая актуальная на данный момент вещь с точки зрения развития ребенка – это умение рассказывать. В рассказе должно быть как минимум три элемента: завязка, кульминация и развязка, однако каждый из этих элементов может быть расширен. Чтобы рассказ состоялся, в нем должно быть что-то, «цепляющее» слушателя. Понятно, что есть хорошие рассказчики и есть не очень. Рассказывать интересно, чтобы люди тебя слушали – это потрясающее умение.
– Я недавно читала результаты исследования, согласно которому люди, более одаренные в социальном плане, лучше трудоустраиваются и в целом более востребованы, нежели те, у кого коммуникативные и творческие навыки не так развиты. То есть будущее за общительными?
– С одной стороны, наступило золотое время одиночек, когда мы можем позволить себе работать, не покидая дома и особо не социализируясь. С другой – решение сложных задач подчас требует коллективного участия специалистов самого различного профиля. Навык общения очень важен. В последних тестах PISA, например, школьников тестировали в том числе на умение находить решение сообща, командой. Многим знакомо высказывание: при решении задачи один американец справится в несколько раз лучше, чем один японец, однако если эту же задачу будут решать десять американцев и десять японцев, последние выполнят ее во много раз лучше и качественней, чем первые. Очевидно, навык принятия коллективных решений в будущем будет востребованным, и, по всей вероятности, при групповом осмыслении задачи происходит что-то, чего мы не можем создать в одиночестве.
C каждым новым языком человек приобретает новые чувства.
В последнее время стали больше говорить о сопереживании. Как сказал один финский специалист, выражение сочувствия – это диссидентство наших дней. Казалось бы, эмпатия и прочие навыки человечности должны оставаться за пределами рабочего процесса, но на самом деле, даже в плане карьеры, – в наши дни хорошо двигаются вперед те люди, которые умеют выражать эмоции.
– Мне кажется, это очень финская мысль – про то, что чувства – это новое диссидентство.
– Бытует заблуждение, что мы усваиваем только те эмоции, которые передаются нам с первым языком, но это неверно. C каждым новым языком человек приобретает новые чувства. Финские эмоции – они же совершенно другие. Недаром немецкое слово Angst вошло во все языки мира, потому что это страшная и одновременно всем понятная эмоция, иным словом ее не выразишь. Как и финское myötähäpeä.
– Если говорить о самоидентификации через язык, как идентифицируют себя билингвы, есть какие-то исследования на эту тему?
– Есть некоторые общие мотивы поведения, общий язык, общая культурная память. Однако полезнее более широко подходить к проблеме самоидентификации. Ответ на этот вопрос зависит в том числе от личности спрашивающего и жизненного этапа отвечающего. Если я задам вам вопрос, кем вы себя считаете, вы будете отвечать, учитывая уже имеющиеся у меня сведения. Какие-то вещи вы расскажете, а о каких-то не упомянете вообще. Вы будете отвечать по-разному в зависимости от того, американец вас спрашивает, швед, русский или финн. Идентичность определяется все время по-новому.
Если мы спрашиваем у детей-билингвов, кем они себя считают, ответы порой бывают неожиданными. Возьмем, скажем, двух детей, один из которых говорит по-русски плоховато, а другой – достаточно хорошо. Тот, кто говорит плохо, может считать себя русским, а говорящий хорошо – финном. «Старые русские» в Финляндии говорили о себе, например, так: «Я финн с русскими корнями», «я финноязычный русский», «я русскоязычный финляндец», «наполовину русский, наполовину финн», «финн, но немного и русский». Самоидентификация не связана с языком напрямую, хотя отношение к языку входит в нее.
– Встречаются ситуации, когда родитель в двуязычной семье отказывается в силу каких-то причин разговаривать с ребенком на родном языке и начинает коммуникацию на другом – с большим или меньшим успехом.
– Для ребенка очень важна личная установка родителя – насколько значимо для того говорить по-русски, стесняется ли он этого, как относится к родному языку. Когда родитель считает, что русский язык – инструмент развития, который открывает полмира, способ связи с большой культурой – это одно. Когда же он не видит в языке потенциала – то совсем другое. Ребенок все это чувствует.
Мы уже говорили о двух уровнях языка: внешнем и глубинном, понятийном. Если среда первого языка – умная, сложная и содержательная, тогда не так страшно, что второй язык в развитии отстает. Главное – не отставать от сверстников по «уму». Это можно обеспечить дома, на родном языке. Представим себе, что ребенок полностью погружен вне дома в язык, который он плохо понимает, а дома с ним говорят очень примитивно, мало, к тому же на смешанном языке. На уровне общения ребенок быстро усвоит второй язык, в то же время владение это будет неглубоким, поверхностным. Родители не расскажут то, что он обязательно должен знать о мире.
В Хельсинкском университете ведется исследование того, почему родители отказываются поддерживать русский язык у детей. Не всегда люди, кстати, хотят говорить на эту тему. По результатам исследования выяснилось, что отказавшимся от русского языка его поддержка казалась слишком трудным делом (далеко возить ребенка на уроки, в городе вообще нет учителя, тем более в деревне), у них не было времени заниматься самостоятельно, они не видели смысла в сохранении языка или просто хотели забыть о своем прошлом.
Ситуация на данный момент в корне отличается от той, которая сложилась в 90-е годы, когда в Финляндию массово возвращались ингерманландцы. Первыми приехали те, кто лучше всех знал финский язык. Они радовались тому, что вновь могут свободно говорить по-фински, а их дети вырастут уже финнами. Через детей они обновляли свой финский с установкой: мы забудем наше прошлое, теперь нас ждет новое будущее.
Сейчас же основная масса русскоязычных иммигрантов – это люди, которые приезжают с рабочей или учебной целью. Финляндия зачастую играет роль перевалочного пункта, приехавшие работают и учатся на международном английском языке. Русский везде является языком этого сообщества, всемирной русскоязычной диаспоры, на нем повсеместно играют во «Что?Где?Когда?» и занимаются другими интересными вещами – в том числе и с детьми.
– Как обстоит ситуация с билингвизмом в Финляндии?
– Недавно я была в Германии, Франции, Грузии и Швейцарии, а еще в республике Коми и в Татарстане, и везде шла речь о поддержке русского языка и о двуязычии. По всему миру люди хотят, чтобы их дети знали как можно больше языков. В Татарстане, например, дети изучают четыре языка, среди которых – китайский, и преподают носители языка. В Москве количество образовательных учреждений с погружением в английский язык постоянно растет. Причем это обходится семьям очень дорого – дороже, чем в Америке, но меньше, чем в Швейцарии. В Финляндии же это все достается нам практически даром. В Финляндии есть понимание того, что язык – это богатство, и чем лучше первый язык развит, тем лучше будут развиваться все последующие. В финляндских школьных учебниках пишут, как растить ребенка двуязычным. Об этом говорят в женских консультациях, то есть государство поддерживает установку на билингвизм.
Несмотря на то что у нас в Хельсинки, например, есть несколько двуязычных детских садов и школ, а кроме того, огромное количество кружков для поддержания русского языка, все равно, на мой взгляд, кое-чего не хватает. А именно – оригинального, содержательного общения между взрослыми и детьми. Нужны такие формы занятий, где не повторялась бы школьная программа, а происходило бы более качественное, содержательное и насыщенное нестандартное обучение, приводящее к формированию «гениев», что не востребовано, по сути, в финляндском обществе.
У нас имеется огромный русскоязычный потенциал, ведь по всей Финляндии работает множество интересных русскоязычных специалистов. Это сотрудники университетов, например, антропологи, астрономы, ботаники, зоологи, математики, физики, химики. Есть интересные компании, люди с интересными хобби и так далее. Однако дети, которые могли бы их слушать и впитывать от них знания, существуют совершенно отдельно. Они не встречают этих удивительных людей, которые могли бы изменить их мир.
